Томас (Пауль Томас) Манн - Ранние новеллы [Frühe Erzählungen]
Грифоне. Ну, клянусь всеми ангелами, если это правда!..
Альдобрандино. Да пошлет мне Бог бубонную чуму, чтоб я сдох…
Пико (прохладно). Глядите-ка, Грифоне, это ты? И впрямь, я тебя сначала не заметил. Чудится мне, ты должен быть в отъезде?..
Грифоне. Я был в отъезде, дабы послужить вашей светлости. У вас поразительная память, я был в отъезде. Вернулся лишь вчера. Меня удостоили важных и почетных заказов. Для Малатесты я устраивал торжественную процессию в честь именин его светлейшей супруги, в моих ярких талантах нуждался также господин Джованни Бентивольо. Остроумный, щедрый князь! Когда я во время застолья показал все итальянские диалекты и изобразил знаменитых мужей, он одарил меня парой дублонов… А как же иначе, милостивый государь, нашему брату приходится ездить, коли хочешь продемонстрировать свои таланты. Во Флоренции к остроте ума слишком привыкли… Только на чужбине тебя еще и оценят — в Ломбардии, Романье.
Пико. Поздравляю. Но скажи-ка… Ты ведь живописец, не правда ли?
Грифоне. Не стану спорить, господин, я из этого сословия.
Пико. И случается, что ты пишешь картины?
Грифоне. Случается. Право, милостивый государь, бывает. Однако не часто, поскольку я работаю в самых разных направлениях. Вот недавно начал изготовлять скрипки, что доставляет мне большое удовольствие. Но прежде всего я карнавальщик, и собственно моя отрасль искусства — устроительство празднеств. Теперь вот я торопился во Флоренцию, поскольку предстоит майский праздник на пьяцца Санта-Тринита. Боже всемогущий, уже восьмое апреля; самое время заняться подготовкой! Да и Пасха не за горами. А потом пора придумывать что-нибудь новенькое для карнавала…
Пико. Но, сдается мне, карнавал только закончился.
Грифоне. Ну да, какое-то время назад. Но мы с друзьями уже ломаем голову относительно следующего торжества. Шествие, ваша милость, карнавальное шествие! Орфей с животными, Цезарь с семью Добродетелями, Персей и Андромеда, Вакх и Ариадна — все это уже навязло в зубах и набило оскомину. Предложи мы ему нечто подобное, народ нас освистает и вознаградит убийственными насмешками. А что еще можно выдумать, после того как столь шумный успех имело Шествие смерти? У меня в самом деле душа не на месте.
Пико. Флоренция рассчитывает на твои творческие силы. Но я беседовал с Альдобрандино, а ты нас перебил. Помолчи-ка, мой друг. Альдобрандино, вернемся же к твоей истории! Если я правильно тебя понял, ты пришел передать жалобу Великолепному…
Альдобрандино. Клянусь своим спасением, милостивый государь, я намерен это сделать!
Пико. Не нужно, Альдобрандино, прошу тебя! Тебя должно утешить… или, вернее, ты несешь утешение уже в себе самом. Такой человек, как ты, выдающийся художник, которого высоко ценят все знатоки! Какое тебе дело до мимолетной ненависти невежественной толпы?
Альдобрандино. Великолепные слова, ваша милость! Только…
Пико. Что же до Лоренцо, его сейчас ни в коем случае нельзя волновать подобными сообщениями. Ты ведь таешь, он болен; насколько тяжело, никто из любящих его да не дерзнет исчислить. В любом случае душу его необходимо оградить от всего, что может огорчить или потрясти…
Альдобрандино. Коли так, охотно пощажу его, милостивый государь, хоть и горько переживать перенесенную несправедливость молча. Но богам ведомо, что мое сердце побит его больше всех на свете.
Пико. Прекрасно сказано, мой Альдобрандино; ты умный, порядочный человек. Сдержи свое слово и пожнешь богатые плоды…
Полициано (на некотором расстоянии нескольким художникам). Иными словами, нам ничего не известно, дорогие друзья. Мы ожидаем известий сполетинца о действии драгоценного напитка…
Андреуччо. Как бы хотелось поскорее сообщить Флоренции добрые вести! В народе большое волнение.
Гвидантонио. Да, народ мрачно смотрит в будущее. Вроде бы наблюдались дурные знамения.
Гино. В дворцовом зверинце один лев разорвал другого. Некоторые толкуют это в неблагоприятном смысле.
Эрколе. А другие якобы слышали, как в определенные часы в церквах начинают тяжко вздыхать святые.
Симонетто. О том свидетельствуют многие. А еще один торговец фруктами с пьяцца Сан-Доменико уверял меня, что у него в лавке образ Мадонны не раз вращал глазами.
Альдобрандино. Тихо, я хочу сказать! Это все ничто по сравнению с тем, что видел я. Сегодня утром, когда я гулял у ворот, пошел кровавый дождь.
Грифоне. Смешно. Кровавых дождей не бывает. В облаках нет крови.
Альдобрандино. Господин Джованни, не угодно ли вашему высокопреосвященству втолковать этому еретику, что, по нашей святой религии, подобное еще как возможно.
Джованни. Возможно, невозможно… Если мой отец выздоровеет, пусть пойдет дождь из требианского — жидкости, которой лично я отдаю куда большее предпочтение, чем крови.
Альдобрандино.…«Предпочтение». Ах, ха-ха, божественно! «Куда большее предпочтение». Блестяще отточенный речевой оборот! Вы слышали? Слышали? Жидкость! Требианское вино и в самом деле жидкость, но острота в том, чтобы его так назвать!..
Андреуччо. Нет-нет, государи, дело-то в том, что падре Джироламо предрек смерть Великолепного. Вот что волнует народ.
Пандольфо. Плут! Что ни проповедь, каркает, как та ворона. Про войну, голод, чуму тоже не забывает.
Андреуччо. У него сатурнианский темперамент.
Дионео. Да что ты несешь! В нем говорит ненависть, черная зависть!
Эрколе. Все феррарцы завистливы и алчны.
Андреуччо. Нельзя сказать, что он алчен. Он ввел в Сан-Марко бедность и ходит в поношенной сутане…
Леоне. Ну защити его, Андреуччо-золотошвей. Ты просто как старая бабка.
Гвидантонио. Сразу видно, что он тебя зацепил. Уже сам словно «плакальщик», нытик, жвачный отченашник.
Андреуччо. Да что вы, друзья, нет, конечно! Но разум мой тяготят сомнения, а на душе пасмурно. Вам известно, наша светлость князь, и вам, досточтимый господин кардинал, что я служу искусству не одними руками, не только мастерю прекрасные вышивки и изготовляю эскизы ковров, но иногда публично содействую облагораживанию ремесла, приукрашению всей нашей жизни и словом. При Медичи, которым я сегодня служу, искусство и тонкий вкус, считал я, должны царить во всем. Я и сейчас так считаю. Но в сердце у меня засела заноза… Видите ли, не так давно перед большим скоплением народа я говорил о художественном прогрессе, который отмечается в выпечке пряников; ибо сегодня, как вам известно, пекут чудесные пряники всевозможных остроумных, элегантных форм, по последнему слову художественной моды. Так вот, вероятно, об этой ораторской штудии прослышал брат Джироламо, поскольку в одной из последних проповедей, когда я присутствовал в соборе, запел о ней речь и при всем честном народе посмотрел на меня. Не понимает высоких материй, сказал он, тот, кто стремится превратить их в низкие, а диспутировать об украшении медовых печений, в то время как тысячи не имеют для утоления голода даже уродливого хлеба, — ребяческое кощунство. Народ захлюпал носом, и я спрятал лицо. Ибо слова его подобны свистящим стрелам, государи, и они поражают цель, поражают!.. Ну, и с тех пор я пребываю в тоске и смятении, ибо не знаю, был ли все это время мой труд нужным, мои стремления правильными!
Полициано. Стыдись, стыдись, Андреуччо! Где твоя душа художника? И ты поверил нечестивцу, который в плебейской своей ненависти, брызжа слюной, ежедневно оплевывает искусство?
Андреуччо. Он ненавидит искусство? Неуверен. О творениях Беато Анджелико брат говорит с большой любовью. Уверяю вас, у него горячие мысли. (Слова даются ему с трудом.) Может, он так высоко ценит искусство, что применять его к пряникам ему представляется кощунством?..
Эрколе. Вот и понимай как хочешь! Я понимаю одно: этот мерзкий попрошайка хочет задушить во Флоренции всякую плотскую радость и веселье. Праздник в Сан-Джованни ему отмени, карнавал…
Грифоне. Что-что? Карнавал?
Эрколе. Да, он хочет, чтоб его отменили. Смотри, Грифоне, как тебе потом устраиваться в жизни. Чего доброго придется писать картины.
Джованни. Послушайте, расскажите мне о нем побольше! Мне интересно, что он еще такого говорит. Весьма своеобычный человек.
Гвидантонио. О, уверяю ваше высокопреосвященство, брат говорит сильно. По папе прохаживается крепче, чем по какому-нибудь турку, а по итальянским князьям — жестче, чем по еретикам. Вашей фамилии, вашему господству — украдкой, исподтишка — предрекает скорый конец. Говорит о каких-то больших крыльях, которые намерен сломить. Говорит о городе Вавилоне, городе бесчинствующих безумцев, который разрушит Господь; но все понимают, что он подразумевает дом вашего отца и его правление. В точности описывает архитектурные приметы этого города; город, говорит брат, стоит на двенадцати бесчинствах безбожников…
